ИЕРОСХИМОНАХ МИХАИЛ (ПИТКЕВИЧ), 1877-1962

III

У о. Михаила было 10-15 постриженниц-монахинь, не считая монахов. Своих духовных чад, особенно тех, кого хорошо знал, принимал у себя каждый день, монахинь причащал Святых Таин также каждый день. К сожалению, монастырское начальство не одобряло пастырского подвига о. Михаила, порой прямо-таки запрещая старцу христианское окормление приходивших к нему за советом духовных чад. Но о. Михаил «терпел за своих сироток», все покрывал молчанием, но всегда требовал от них полного послушания. Он часто молитвенно восклицал: «Господи, оставь меня как есть, не надо больше мне никаких дарований, но дай любви». Говорил также: «Проявление любви к ближнему может спасти и большого грешника. Любовь покрывает все!» Отец Михаил советовал своим духовным чадам: «Смиряться надо и за все благодарить».

Духовное чадо схииеромонаха Михаила схимница Нимфодора в молодые годы ходила по монастырям, бывала в Оптиной пустыни, где о. Анатолий ей предрек: «Будешь спасаться в мужском монастыре». Придя на Валаам, оказалась там прачкой, потом из-за революции осталась насовсем. Когда она  умерла, уже на Новом Валааме, ей было уже за 90 лет.

Монахиня Ангелина (Жаворонкова). Первым ее духовным отцом был о. Михаил (Старший), он умер в 1934г, передав ее о. Тимону. Он принял ее уже зрелым человеком, с определенным направлением и характером. Она считала обоих своих духовных отцов  воплощением любви и доброты. «Мои ангелочки прибыли, – говорил о. Михаил, встречая своих духовных чад. Духовные чада батюшки сохранили случаи исцеления по его молитвам. У старца спросили: «Что помогает, отче, обрести внутренний мир?» Он ответил: «Терпеливое несение скорбей, чистая молитва и частое причащение». Отец Михаил говорил также: «Когда придет конец последнему монастырю, прекратится литургия – тогда будет всему конец».

Внутри братии монастыря о. Михаил с равной любовью относился и к так называемым старостильникам и к так называемым новостильникам, руководствуясь в отношениях с людьми не человеческими пристрастиями, а принципами евангельской любви и всепрощения. На Новом Валааме церковное руководство пыталось запретить о. Михаилу ежедневно служить литургию у себя в келье.

Одна из духовных чад батюшки вспоминает: «Не помню, вероятно, это были рождественские дни. Однажды в период тайных ночных служб совершилось чудо. Был лютый мороз, собравшихся старостильников не могла, конечно, вместить часовня, стояли под звездным небом. И что же? Земля оттаяла под ногами, никто ничего не отморозил и не заболел – мы не чувствовали трескучего мороза… Вот что бывало на Валааме, когда отец Тимон (в схиме Михаил) вел борьбу за чистоту Православия». На Валааме новостильное духовенство решало, какие еще гонения предпринять против старостильников. Сколь велико было озлобление новостильников, можно понять по одному из предложений «посадить всех непокорных новому стилю монахов в барку, вывезти на середину Ладожского озера и там потопить». Такой совет, правда, никто не решился поддержать. Однако удивительно скорая Божия кара постигла этого человека: спустя несколько дней после своего выступления он шел в нетрезвом виде по мосту, поскользнулся, упал в воду и утонул, так что даже тела его найти не смогли. Этот факт заставил содрогнуться и задуматься многих монахов, по немощи принявших новый стиль.

От многочисленных скорбей и переживаний у старца заболели глаза: один глаз закрылся совсем, а второй был в опасности. Монахиня Мария (Стахович) рассказывала: «лишившись глаза и опасаясь за другой, он по просьбе своих чад приехал в Хельсинки к глазному специалисту. Известный доктор, осмотрев его, заявил, что можно попробовать сделать операцию, но что дело безнадежно и второй глаз должен закрыться. Операция была сделана. Когда сняли повязку, к великому изумлению доктора, отец Тимон отлично видел. Долго ходил доктор по палате взад и вперед, раздумывая и повторяя, что такого случая он не встречал. Батюшка, улыбаясь, сказал: «Сохранил Господь мне этот глазик, чтобы я еще мог читать и служить».

Из-за любви старца к уединению, созерцанию и молитве его часто называли валаамским затворником. Он действительно хотел уйти в затвор и никого больше не принимать, но потом делился с чадами: «…Как только хочу от вас всех отказаться – вижу вокруг себя множество бесов. Верно, за ваши молитвы Господь хранит еще меня». Старец брал все грехи духовных чад на себя и молился об их грехах как о своих. Он говорил чадам: «Вот вы придете – чего только не перескажете, все это вольете в меня, а я должен все очистить и отмолить». Старец учил духовных чад молиться и часто говорил: «В молитве прежде всего покаяние о смирением и – благодарение».

Почему же еще, кроме административных нестроений о. Михаил стремился вернуться в Россию? «Это земля мучеников, земля исповедников, полита их кровью, очищается как золото в огне», – говорил о. Михаил своим духовным детям. Он горячо любил Россию и хотел, по его словам, умереть на Родине. Претерпев в своей жизни множество скорбей, старец хорошо понимал их духовный смысл. Он говорил: «Господь испытывает верность скорбями. Всегда вступивших на иноческий путь ждут скорби. Сразу – это для сильных. На середине ли пути… Или для совсем слабых – при конце жизни, чтобы не обратились в бегство. На пути же выпадающие скорби – это для борьбы, для венцов». Еще говорил: «Многие люди, сраженные несчастьем, или впадают в уныние, считая, что все погибло, или же становятся бунтарями, полагая, что они страдают несправедливо. Истина, конечно же в том, что Бог ведет нас всех своим собственным путем, который всегда является наилучшим для каждого».

Духовную дочь о. Михаила монахиню Марию (Стахович) спрашивали, как старец признавал «советскую» церковь? Она отвечала: Для него она была Православная исповедническая Русская Церковь. Он хотел разделить ее участь, с ней сострадать. «Может быть, я еще кому-нибудь помогу?» – были его слова. Он, такой нестяжатель, брал все, что ему несли (перед отъездом на Родину). «Давайте, там много, много нужно!»

Прожив в Валаамском монастыре 55 лет, восьмидесятилетний иеросхимонах Михаил с шестью другими Валаамскими монахами уезжал на Родину. В день Покрова Пресвятой Богородицы уходил Михаил из мира в монастырь, в день Покрова же Пресвятой Богородицы он, стоя в алтаре, молился за своих осиротевших духовных чад, вручая их перед своим отъездом Пресвятой Богородице. Житие старца близилось к земному концу, и ему действительно ничего уже более не нужно было, кроме молитвы и остававшейся для него навсегда дорогой православной Родины. И как он сам говорил тогда, он был готов «хоть на крест, хоть на мучения, но умереть на своей страдающей Родине».

В Печорах о. Михаил сразу же повел привычный для него затворнический образ жизни, ежедневно совершая Литургию у себя в келье. Уже он был слеп на один глаз, очень худ, очень слаб, но духом тверд. Молитвой старался всем помогать. Как при его отъезде одна из провожавших его женщин исцелилась, так и здесь, к старцу пришла женщина, она жаловалась на боль в плече. Он взял ее за плечо и долго тер его, тихо читая молитвы. Боль сразу прошла и больше никогда не появлялась. Старец Михаил провидел и время своей кончины. Как истинный пастырь, о. Михаил прежде всего скорбел о спасении других, стремясь наиболее полно осуществлять в собственной жизни первейшее требование Божие к человеку – заповедь любви. Этому же он учил и его печорских послушников: о. Кенсорина и о. Ипполита (Халина), ставшего впоследствии известным старцем, вся жизнь которого была буквально пронизана любовью к людям и к Богу. О. Ипполит вспоминал, как однажды увидел старца Михаила выходящим из пролома в монастырской стене в столпе огненном.

Стяжав дар непрестанной молитвы отец Михаил как-то поделился с одной из духовных дочерей-монахинь, что его самого уже ничто не интересует, кроме молитвенного общения с Богом: «Только молитва Иисусова – больше мне ничего не надо…» Духовной дочери монахине Марии (Стахович) на вопрос о способах и приемах Иисусовой молитвы он отвечал: «Ко всему должна быть подготовка. Все эти приемы и дыхание, о которых читала, оставь; только сердце может повредить, такие случаи бывали. С Иисусовым именем, с этой молитвой, должен быть вопль из глубины сердца – тогда и будет молитва». О молитвенном подвиге самого старца мать Мария вспоминала: «Служа каждый день Божественную литургию в своей убогой келье, начиная молитву в одиннадцать часов вечера, отец Михаил…поминал много-много за восемь тысяч имен… И это были не только имена, но живые души, каждая со своим ликом, около каждого имени была сделана его рукой заметка, по которой он знал – кто тот, за кого он молится. Около семи утра можно было видеть в окне его кельи, затянутом плотной синей занавеской, сбоку полосочку света – он еще стоял на молитве. А около восьми двери его уже были открыты для тех, кто нуждался в его поддержке, утешении и совете или приходил каяться в своих грехах». Такова была духовная мера молитвы старца. Духовным чадам же, желающим найти свою духовную меру в молитве, старец объяснял: «Две силы в нас действуют: добрая воля и сопротивление плоти. Хочу молиться… а плоть возражает: не могу, не хочу. Молитву нельзя оставлять, но и плоть не изнурять – все в меру… А без меры – и хорошее не будет на пользу».

Схииеромонаше Михаиле, моли Бога о нас!