ПОУЧЕНИЕ ИЕРОСХИМОНАХА САМПСОНА (СИВЕРСА, 1898-1979), VII

Мы все живем в праздности. А праздность – это есть безконечная степень нарушения состояния хождения в присутствии Божием. Мы настолько выключаемся на свои страсти, привычки и обычную жизнь, что забываем о хождении в присутствии Божием. Я могу сказать о себе так же, как говорил много раз. Что я – все-таки относительно праздно живущий и живший. Я временами переключался на страсти, на рассеянное состояние. Вот это рассеянное, несобранное состояние – это есть состояние праздное, безпечное. А вот пришел конец, время давать отчет – и вот тяжко и больно, и страшно. По-моему, у всех это так! Одни занимаются отдыхом, другие занимаются квартирой, третьи занимаются каким-нибудь увлечением и теряют чувство «быть в себе». Вы заметьте, что когда мы молимся, мы не всегда молимся от всего своего сознания. И всем сердцем, да? А вот это – настоящая мольба, как преподобные молились; они молились от сердца, через ум, всем своим сознанием, всем своим присутствием. Как мы говорим обычно, «со всей серьезностью». А мы все-таки молимся легкомысленно. Хотя и со вниманием, через ум, всем сердцем, но всего своего сознания мы не отдаем. Поэтому мы так легко удаляемся ко греху. И бываем рабами какой-то привычки, какого-либо греха. Отдаляемся, отключаемся, и в этом вся наша беда. Это не христианское состояние. Я себе не представляю, чтобы апостол Петр со Спасителем от всего своего сознания говорил, не только от ума – это была уже молитва, да? Ум участвует, но всего сознания не бывает. Мы не умеем отключаться от чего-то.

Апостол Петр рассуждал, разговаривая со Спасителем. Вот хотя бы, когда он увидел Спасителя, шедшего по водам, побежал к Нему по водам и усомнился. Он понимал, как он шел, да? Он увидел Спасителя, на минуточку у него оборвалось сознание, что он идет по водам к Спасителю и сомневаться незачем. Поэтому, к сожалению, наши молитвы бывают часто такие безполезные, безсмысленные, что мы, когда молимся, мы читаем, хотя и с умом, через ум, но не от всего своего сознания, то есть, как мы говорим, просто несерьезно.

Вот это – самое сладкое, что есть на земле, вот это состояние христианское, плачущее о грехах, оно как раз и есть причина радости на земле, единственной радости, и осмысленное бытие на земле. Вот почему нам понятно, что угодникам Божиим эта суета мира и ненависть к своим страстям, к себе, свое все-таки тяготение к страстям, к семени тли, - оно так им портит жизнь. У них такое желание – разлучиться с телом и со Христом быть – от чистоты. Как преподобный Серафим Саровский рассказывает. Как бы вне тела бывает: плачущим и рыдающим, а потом – торжествующим и ликующим, благодарящим. Одно за другим последует обязательно. Вот это ликование и торжество бывает настолько сильное, что он бывает глухой и немой. А когда у него этого не бывает, он впадает в крайнюю печаль, что что-то ему помешало. Какой-то грех, какая-то усвоенная черта осуждения, усвоенная черта греха или страсти. Страсти, конечно, не телесной, можно говорить только о страстях душевных.

Вы понимаете, мы никогда серьезно не думаем, как мы страшно живем, т.е. стоит неумолимая Вечная Вечность, которая зависит от нашей жизни на земле. И мы хозяева, просто говоря, своей участи в Вечной Вечности. Или – в селения радования, или – в селения мук. Радования, конечно, селения очень разные. Вот я на днях как-то думал: отец схиигумен Лука, он имел, он получил селения радования, но он лишен права об этом нас известить на земле. Отец Лука получил вечное радование, да? Иеросхимонах Михаил, несомненно, мы верим, тоже получил селения радования, хотя его конец был очень трудным. Он кричал на всю келию от страха. От страха присутствия бесовской силы. И вот, как мы знаем, читали безпрерывно акафист Благовещению, тем более, что читал один и тот же. Он уставал, конечно, как человек. По двенадцать раз он читал подряд. То же самое с отцом Евгением. Я присутствовал при его смерти. Как вы знаете, я его соборовал, исповедывал три часа: понимая, что это последняя исповедь, ругал, придирался к нему и оскорблял его, обижал его, смирял его, десятки раз говоря: «мы говорим в последний раз, Вы, батюшка, исповедуетесь в последний раз, если я не напомню Вам и Вы не вспомните, то бесы напомнят». Потом я его соборовал, причастил, и он лег у меня на кушетку, головой на правую руку, и так стал умирать. Но он кричал: «Страшно, читайте акафист, читайте акафист!» И мы читали вслух акафист Божией Матери, акафист святителю Николаю. Пока читали, он лежал спокойно, акафист прекращался – он пугался.

Миряне же спасаются в простоте сердца, и бесы их не безпокоят. Эта простота сердца, она гарантирует их от бесов. Только если у них бывают нераскаянные грехи, то есть неосознанные сознательно: когда они отгоняют от себя покаяние, им не хочется вспомнить, им стыдно, они не хотят себя обесславить, - вот тогда эти бесы, они не дают им покоя. А таких мирян бывает очень мало. Когда они спасаются в простоте, они выше. Они спокойненько, улыбаясь, умирают.

Добродетели очень разные, тем более добродетели у мирских людей выше, чем у священника и монаха. Им легче спасаться, потому что они не связывали себя никакими клятвами, они не знают этих пределов запрета: не делать и почему не делать, что священник и монах знают. Если они и согрешают, им Господь тут же прощает.

Интересный, сложный и болезненный вопрос – участие в богослужении всякому человеку, тем более, мирянину, не священнику. Обычно как вы участвуете? Не следуете каждому слову того, что поют и читают, а больше чувственным своим состоянием. Вот почему вы очень редко получаете утешение и обновление от богослужения. Прежде всего, надо позаботиться о мирности, да? Не в мирном состоянии прийти в церковь и получить какую-то радость – невозможно. Во-вторых, требуется участие каждого, самого себя, в постоянном следовании каждого слова, что поется и читается, не предаваясь чувственному состоянию; надо стараться избегать чувственности и спесивой взвинченности, чтобы понимать каждое слово, которое поется и читается. Но не терять нити богопредствояния. Нить богопредстояния может быть только умная, молитвенная, без участия чувств. Чувственное богопредстояние – это уже не православное! Вот почему и пение наше партесное очень часто калечит и мешает нам молиться, да? И вводит в нас элемент чувственности. Значит, надо, прежде всего, позаботиться о том, чтобы эта молитва была в нас и включилась бы в богослужебное чтение и пение. Если ее в нас нет, то мы не можем никак включиться. Вот почему часто рекомендуется: входя в храм и переходя его порог, непременно заниматься Иисусовой молитвой. Строго соблюдая правило: всякое чувственное участие выключить из себя, оно будет неправославное. Вот почему часто вы слышали о том, что рекомендуется общенародное пение, да? Где участия чувственности под влиянием музыки не бывает. Почему и простой народ, не понимающий партесную музыку и классическую музыку, - он молится, а так называемая интеллигенция, любящая классическую музыку или вообще классическое пение, она чувственно молится, не получает никакого утешения и удовлетворения. Это можно видеть и в жизни.

И рост духовный жизни в христианстве – он бывает у простого народа, не понимающего классическую музыку и музыку вообще. Значит, вся суть нашего участия в богослужении заключается только в том, чтобы непременно включать себя в понимание каждого слова молитвенного чтения и пения. Умно молясь. А если мы только чувственно будем себя включать, то мы никогда не получим никакой радости. А это очень огромная работа над собой. Вы сами по себе знаете, как редко бываете в мирности, когда возвращаетесь с богослужения. Мы часто бываем пустые, да? Как будто устаем, потому что мы не участвовали в богослужении своим умным предстоянием, а только чувственно. А чувственность нам не дает никакого удовлетворения и утешения и не есть молитва. Значит, кто собирается в церковь, вот он заблаговременно заботится о том, чтобы быть мирным и наладить свое молитвенное предстояние Богу. И, идя уже в церковь, быть молитвенно в себе, чтобы потом переключиться, входя в церковь, на чтение и пение. Тогда мы получим огромную силу и энергию благодатную для того, чтобы вернуться домой с большим запасом духовных сил, противостоять всякому греху и настроению, бороться с любым грехом или страстью. Вы спросите невольно: а когда мы бываем немирные как быть? Надо искать причину немирности, то есть тут же заняться самоосуждением, оправдыванием кого-то, через кого пришла немирность, примириться с ним и осудить себя, осудить себя молитвенно перед Богом, - тогда мирность налаживается. А с другой стороны, «самогрызение» не имеет ничего общего с духом сокрушенным и смиренным, молитвенным хождением; оно не даст никакой радости и пользы, не наладит молитву, мирность. Самогрызение – это покаяние бесовское. От своего гордого «я» он упрекает и укоряет себя. Думая, что он виновен в том-то, что он может что угодно сделать: мог себя заставить, и мог себя не заставить. Бывает часто, что это попускается Богом: что ему пришлось искуситься или упасть, или потерять мирность, да? Надо никого не винить – ни демона, ни человека. И не корить себя: зачем, почему я пошел. Человек не имеет власти не пойти и не встретить, скажем, искушение, да? Нам дано право только через способность протестовать и оберегать себя от греха, не поддаваться искушению при помощи Божией, оберегая себя молитвенным строем, через смирене. Иногда мы заставляем себя пойти от самоуверенности, что не будем поддаваться да? Я буду сильнее зла… И, конечно, мы падаем и согрешаем. Все мешает (молиться) – и костюм, и пуговицы, и окружающая среда, наши уши, наши глаза, наша праздность, наша бездеятельность, наша несобранность, наша ненастороженность.