ПОУЧЕНИЕ ИЕРОСХИМОНАХА САМПСОНА (СИВЕРСА, 1898-1979), XI

Очень часто люди изучают добродетель, как ее называет преп. Иоанн Лествичник, не с того конца. Вот вы будете читать канон Андрея Критского, да? И вам будет казаться, что вы познаете покаяние. Ничего подобного! Состояние покаяния и делание покаяния – это две разные вещи. Движение сердца покаянное – это одно, а делание другое. Ненависть и оплакивание своего умения любить этот порок. Когда мы каемся, мы ведь оплакиваем наши погрешности, да? И наше тяготение ко греху, да? И нашу безпомощность без благодати Божией, да? Вот, все это, вместе взятое, и есть покаяние. Мы, кажется, как-то говорили и читали, что покаяние есть: осознать грех, оплакать грех, исповедать священнику грех, ненавидеть грех, бояться греха или того места, или того человека, где был грех, как бы не впасть второй раз. И все эти четыре состояния – это и есть, вместе взятое, покаяние. Когда одно из них отсутствует – это уже не есть покаяние. Православно толкуя и исповедуя, что такое покаяние, есть – осознать грех, оплакивать грех, исповедывать грех и бояться греха, и умолять: «помоги! огради!»

А без пятого делания оно не приведет ни к чему, потому что мы опять будем спотыкаться, опять будем грешить, да? А когда мы выпрашиваем: «помоги! огради! исцели это пятно, которое остается на совести, на сердце, выскобли!» - чтобы не было тяготения ко греху, - это есть покаяние. Притом, формы покаяния бывают разные. Вот, мытарь каялся – это одно покаяние, блудница каялась – это другая форма покаяния, да? Манассия каялся – у него другое покаяние. И разбойник на кресте каялся – тоже покаяние: он, значит, настолько глубоко исповедовал Христа Распята, что Он – Богочеловек, что сказал только два слова: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем», то есть, по-русски: «вспомни меня, Господи, во Царствии Твоем». Настолько глубоко было его смирение, да? И такая уверенность, вера, что достаточно будет вспомнить Богочеловеку, этому удивительному Человеку, Который распят с ним на кресте, вспомнить – и он будет уже оправдан!

Блуднице каяться было труднее – «прости, но помоги!» Потому что простить – одно, если я не повторю, да? А если я буду говорить «прости», но буду делать, потому что мне хочется или я не удержусь – это еще начало покаяния! Вот почему удивительная, сильная форма была – покаяние Марии Египетской. Она оплакивала и отрезала себя от искушения. И грызлась хотением этой пищи, этого вина, этих ощущений блуда. И пустыня ее жгла, да? Голод жег. Даже одежды ее превратились в нитки, она ходила нагая, и она этого не замечала благодатью Божией, потому что она была пронизана этим желанием, чтобы Господь простил ей. Она, не зная того, что она святая, уже была святая. Она переходила Иордан, как по суху. Когда Зосима пришел к ней, она сказала: «Через год ты не придешь, ты будешь болен, а еще через год ты приходи». Она знала, что он придет и не застанет ее. Лев ее похоронит.

Покаяние мытаря: «Милостив буди мне, грешному». Значит, он психологически понимал, что он ничего не имеет права просить, только милости. Вот эта милость Богочеловека, она, может быть, снимает с него эту тяжесть, тяжесть грехов – осуждения, насильника, фининспектора. Он ведь сажал в тюрьму за подати, которые он самовольно накладывал, он людей обирал. Вот это обирание людей ради себя – это высшая форма жестокости, да? Большей формы нет – как быть мытарем, да? Не ради государства, не ради императора или Понтия Пилата, а ради обогащения себя. Он должен принести обратно все награбленное, да? И как он принесет – у него выразилось очень ярко и глубоко: «Милостив буди мне, грешному!» Какое смирение сердца, да? Это замечательная канва для нас! «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, милостив буди мне , безумному, гнусному!» И так – весь пост. Это одна из форм покаяния.

Ефрем Сирин имел только покаянное состояние как монах, а Серафим Саровский – этот выше даже схимы! Батюшка Серафим Саровский тысячу дней и тысячу ночей стоял на камне. Это выражение его ангельской любы к Божией Матери. Когда он стоял, насколько нам известно, страсти его уже покинули, его безпредельная любы к Божией Матери, она выразилась в этом – что он читал вот эту молитву «Всемилостивая Владычице моя…» на камне. Он Ее особенно почитал и любил, Божию Матерь. Вот почему он изображен с иконой «Умиление», которую он приставил к дереву и пред ней воздевал руки тысячу ночей, и читал Всемилостивую. Сегодня я ее опять заново, лучше узнал, то есть, кончик, который я приклеил сам к концу Всемилостивой: «не гнушайся меня, не отвергая меня, не оставь меня, не отступи от меня, заступись, попроси, услыши, помоги, помоги, прости, прости» - дважды, да? Это ужасная штука! Волосы шевелились… Ябочный сад, тюремные камеры, в одиночке… Вот почему ко мне мыши приходили, из рук кормились. Они, вероятно, тоже чувствовали всю силу Всемилостивой.

Преподобный Ефрем Сирин так боялся потерять нить, ниточку любы к Богу, что он избегал людей. А преподобный Серафим Саровский стяжал любовь Антониевскую, Антония Великого. Никогда не сопоставляйте! Не имейте дерзость сопоставлять формы любы. Это глубокая форма несмирения сердца, кто сопоставляет: кто выше, кто ниже и т.д. Преподобный Серафим Саровский, он прежде всего, как отрок и юноша, ангелоподобный, но имевший естество богатыря. У него была двоякая любовь. Сначала он приобретал любовь к Богу. Когда он поборол свои страсти, душевные и телесные, ему Господь открыл любовь к людям. Это созревание, оно у него было совершенно явно показано миру, людям. А преподобный Ефрем, он не имел никакого отношения к людям, он знал пустыню, сражался с грехом и своим человеческим естеством. Его смирение было настолько велико, что он не мог себе представить, что он, Ефрем, мог бы что-нибудь доброе сказать человеку! Все страсти побеждаются большим терпением, большими трудами. Так же, как поганая страсть тщеславия и самоценна, то есть гордость, - она побеждается только великими, большими трудами самоосуждения и плача: «исцели и помоги!» А эта окаянная, постыдная страсть – тщеславие. Что может быть поганее этой страсти!.. Между тем, мы знаем, что плотская страсть бывает сильнее. Серафимовская любовь, она порождает любовь к людям, но если это есть послушание, как дар Божий, а не как самочинное делание.

С чего начинать бороться со своими грехами и страстями? Возьми свой любимый грех, свой корешок, привычку – как мы называем, святые Отцы называют страсть. И если мы его не оставим, мы Царствия Божия не наследим. А если у нас парочка таких есть, а то и больше? Уже растеряемся, правда? Вот епископ Феофан Затворник что пишет: «Возьми саму злую страсть, привычку, грех, иди – расправляйся, а заодно ты натолкнешься на прочие свои грехи и будешь выправляться, но умоляй все-таки Небо о помощи, не думай, что ты один справишься».

На это епископ Феофан Затворник еще указывает: «Если у тебя есть искреннее покаяние и искренне, следовательно, смирение, попроси живущих с тобой помочь тебе, и за это смирение, что ты смиряешься перед своими ближними, низшими, и как бы публично каешься, Господь тебя быстро избавить от этой привычки греха и страсти. За одно только искреннее смирение, что ты каешься не только перед священником, но даже перед своими близкими, родственниками». Я не имею в виду пьянство или другие пороки, а такие грехи, как: ложь, лень, гнев, ярость, чревобесие, тщеславие, «якание», самохвальство, - которые нам надо непременно искоренить. Если будешь иметь искреннее покаяние, то Господь непременно незримо, непонятно для кающегося, пошлет помощь Свою благодатную, и ты возненавидишь эту страсть. А как это произойдет, ты сам не заметишь! Только Господь требует искренней настойчивости и постоянства. Вот нам, монахам или священникам, очень легко об этих вещах плакать, когда мы настойчиво, упрямо это оплакиваем и надоедливо выпрашиваем на Литургии, в особенности: об исцелении, об очищении, об освобождении. Вся сила в вере и настойчивости от веры, и постоянстве от веры, в смирении от веры.

Осознавая это, надеяться как-нибудь отстоять – это непростительное легкомыслие. И, конечно, так называемой, общей исповедью, неправославной, ты никогда не избавишься от своих грехов. Надо себя обезславить, обезчестить, подробно пояснив каждый раз, терпеливо, как произошел грех, а не название грехов. Тогда, невидимо, мы получаем помощь благодатную, и из сердца грех изглаживается до степени ненависти, неприязни к нему. Это есть уже известие нам, что грех нам прощается. А пока мы не имеем этой ненависти, а только жалеем, что мы сделали, - это еще не есть извещение, что нам прощен грех.

Нет греха, нет привычки, нет страсти – даже природной, от родителей, - которая бы не была излечена благодатью Божией. Все излечимы. По мере степени веры. Вот почему мы милостью Божией ушли в «больницу», которая называется монастырь, чтобы лечить именно «своя тайная». Это причина монашества. Не совершенствоваться, нет! А каяться! Вообще разговор очень дерзкий, когда даже и подумают о том, что «я хочу совершенствоваться: пойду в монастырь». Это уже высшая форма гордости! Понимаешь? Уже самоцен, уже очень тяжкий больной человек! Надо ему кричать «караул!», что он такие вещи даже подумал, а тем более, вслух сказал. Если есть необходимость общаться с ним часто и заметишь что-то тебя царапающее, сердцу твоему неприемлемое, мы знаем старинную нашу поговорку: «с кем поведешься – от того и наберешься», да? Осторожно, если ты имеешь необходимость с ним общаться. Будь осторожным.

По книге «Старец иеросхимонах Сампсон. Жизнеописание, беседы и поучения», Москва, 2009 г.