ПОУЧЕНИЕ ИЕРОСХИМОНАХА САМПСОНА (СИВЕРСА, 1898-1979), XIX

Мы с собой возьмем именно эту крупицу Тела Господня, которым причащаемся на земле. Хотя мы и причащались часто, может быть, в суд и в осуждение, но причащаемся от веры. И так как мы причащались подлинного Тела Господня, да? Подлинного! И освящались мы и просвещаемы этим были, да? То мы это и возьмем с собой в Вечную Вечность! Что недостойно – это дело совести. А физически мы освятились. А недостойно причащаемся мы очень часто, очень часто! Всегда надо чувствовать свое недостоинство. Только милостью Божией мы дерзаем причащаться, да? Как бы мы ни плакали, как бы мы ни желали получше исповедоваться, как бы ни желали лучше почитать каноны и акафисты и правило ко Причащению, мы все равно чувствуем, что ни в коем случае недостойны. Но мы утешаемся тем, что мы сохраняем эту мирность и молитвенный строй, и нам не мешает никакое уныние. Мы поэтому и дерзаем. И это мы называем милостью Божией, да? А когда причастимся, невольно сказывается в нас, как мы причастились: в суд, в осуждение и в тяжесть, или в радость, в освящение. Почему и Иисусово ликование бывает: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, слава Тебе!» Дальше мы не можем ничего говорить. Только это 500, 600 раз сказать: «слава Тебе!» но только когда ты на самом деле в состоянии тихой радости, мирности абсолютной, то есть извещения, что причастился не в осуждение. Или так, у мирян, не знающих Иисусовой молитвы: прочесть по три-четыре раза благодарственные молитвы – и не начитаться! Как Феофан пишет: он прочел три раза, пришел домой, бежит к своим иконам и там опять читает, да? И выходя к людям, молчит. Он не смеет ничего говорить. Он в тихой радости, как мы называем, пасхальной радости, да? Это признак обновления и освящения, да?

А когда у нас бывает неловкое причащение, нам хочется прочитать благодарственные молитвы поскорее, как бы избавиться после Причастия. Начинаешь копаться, почему же сегодня так? А на прошлой неделе было совершенно иначе. Вот, если мы предадим забвению это состояние и не запишем, в нас может постепенно и угаснуть ревность о Господе. Надо найти причину: почему я причащался в непасхальной радости? Было осуждение, или мысленное осуждение кого-то, или утаенный грех, или какая-нибудь страсть, которая плохо мною была освящена на исповеди, да? Или на исповеди я кого-то осуждал, а себя оправдывал, так? Себя извинил. А малейшее самое извинение на исповеди – это вменяется, оставляет след тяжести, так?

Если после причастия случается какое-то искушение, то это бывает как месть демонов. Но мы на это смотрим иначе. Бог попустил мне впасть в искушение, а поэтому во смирение мне, что я недостойно причастился. То есть, опять найти ошибку, причину себя осудить, найти себя виноватым, а не заступаться за себя, не оправдывать себя.

Однако Святые Отцы запрещают категорически себя грызть. Надо тут же прекратить разговор с собой. Угнетать себя трудами молитвы и бежать, бежать. Самогрызение – это плод бесовский. Просто понял свой грех, и успокойся!

Блаженны люди, которые понимают, что милостыня выкупает грехи и избавляет от страстей. И милостыня бывает ходатаицей в день Суда о помиловании этого любителя милостыни. Но милостыню надо подавать не механически, а от веры. Верить, что я «грехи выкупаю, прости мне мои грехи» - больше ничего. И без замашки католической: «вот, я даю милостыню, Бог мне простит мои грехи»; так тоже нельзя, это кощунственно. Кто подает милостыню от веры, со смирением, тот не имеет за собой ничего доброго. Конечно, мы знаем, что пребывающий в смертных грехах милостыней может не оправдаться. Скажем, к примеру, кто находится в состоянии блуда, в незаконном сожительстве, да? Пока он сожительство свое не бросит, милостыня ему может не помочь. Когда он безсилен оставить это положение незаконного сожительства и кается в этом, просит прощения, в церкви приносит покаяние, но его сожитель неумолим, - тут милостыня приходит на помощь и ходатайствует о разрыве этого незаконного союза. И за милостыню Бог освобождает кающегося от этого состояния незаконного сожительства, удаляет другого человека: или он соглашается повенчаться, или он исчезает. За милостыню, если кто с верой пользуется этой милостыней. Потом, милостыня выкупает родителей, выкупает у родителей детей, выкупает тяжело больных, винопийцев. С верой подаваемая милостыня – это огромная сила. Причем, надо, конечно, и смиряться. Будут над тобой смеяться, о тебе рассказывать басни всевозможные, а ты благодушно, с улыбочкой терпи. Они мало ли что говорят! Не пересказывай никому, как тебя назвали, называют и т.д. потому что это тонкая уловка в угоду диаволу, когда мы пересказываем кому-нибудь, как нас смиряют. Мир ведь не понимает этих вещей. Разве можно удивляться?!

«У него, - говорят, - была целая обстановка, куда-то уже исчезла, осталась железная койка на досках и какой-то матрасик, был письменный стол – и того не стало; был угольник – не стало; он рехнулся, все продает, куда-то деньги отдает, вероятно, на книжку». Книжка эта – нищие, это самая лучшая книжка, самая лучшая сберкасса! Вот, почитайте житие святителя Иоасафа Белгородского, как он любил милостыню дарить. Он, будучи архиереем, по ночам, переодеваясь в рубище, ходил, подавал милостыню, подкладывая ее под окна, под двери. Постучит, передаст и спрячется. Все люди удивлялись: что за человек ходит переодетый? Оказывается, Иоасаф Белгородский. Однажды он привез огромный фургон дров вдове. По ночам его никогда не было, он исчезал где-то, он куда-то уходил – он переодетый давал милостыню. И знал наперечет, кому нужно что подать. А утром и днем – он уже архиерей, у себя принимал.

Никак не могу научиться этому. Очень большая, сложная над собой работа – это любить неопрятных и любить юродивых. Это очень трудная штука, потому что здесь происходит борьба естественная: их мыть, стирать, убирать…

Монах в общежитии не имеет права выносить спичку за ворота монастыря, а делать милостыню только в стенах монастыря, ища в стенах монастыря больных и немощных, отнимая у себя нужное, а не лишнее – это милостыня! А если завалялось и отдадите, это не милостыня, нет! Нам, живущим вне монастыря, милостыня обязательна, обязательна! Ведь мы от братства ничего не отнимаем, мы отнимаем от себя. Нам положено иметь минимум, а сверх минимума – всё отдавать! А в семье, если возьмешь тихонько от семьи, то ты отдашь за семью, или от семьи. И Господь может зачесть это за общее – как всей семье! Спрашивают: «А если у нас есть общее в семье, и я, например, хочу нуждающемуся человеку дать, а сестра отдает совершенно другим, не нищим, а гостям, которые вообще ни в чем не нуждаются». Одно слово: «еретик». Как Господь сказал: «Буди тебе, яко язычник и мытарь!» что может быть ужаснее язычника и мытаря? А кто такой мытарь? Фининспектор!

К любому человеку надо иметь христианское отношение, любы: еврею, язычнику, татарину, это все рабы Божии. Они носят образ и подобие Божие. И они не виноваты в том, что они не христиане. За это их презирать нельзя. И если мы причиним зло еврею или язычнику, нам вменяется в грех! Преподобный Макарий это показал. Помнишь, он череп спросил: «кто ты?» - палкой. Тот как ответил? – «Жрец». Мы будем ниже этого черепа, если мы не соблюдаем Закон! А Закон это есть Заповеди Блаженств. Там ничего, ничего лишнего нет! Разберите, как следует, Заповеди Блаженств! Почему они и поются на всех Литургиях, напоминая нам, что во Второе Пришествие нас будут учить по этой сетке и спрашивать! Не спросят: как ты постился, с маслом ел или без масла ел, как ты «Господи, помилуй!» читал, с поклонами, без поклонов? Это Богу не нужно! Это средства, чтобы соблюсти Закон Христов, то есть Заповеди Блаженств! Это наше богослужение – хор, пение, службы – это все средства, чтобы соблюсти Закон Христов. Почему мы говорим, что нам легче всех других исповеданий? Потому, что благодать Святаго Духа с нами, потому, что все настраивает нас и смягчает наше деревянное сердце, да? А у них разрушает. Органы и католическое пение и т.д. А нам кладут в рот, проглоти только. Почему с нас больше спросится, а с них меньше? Господь их меньше одарил, потому что они не захотели принять истину, то есть Православие, то есть жизнь Духом Святым.

Кротость вырабатывается путем воспитания, работой воли над собой. Это искусственное самообладание. Потом перестраивается жизнь. Без кротости немыслимо прощение, то есть без кротости немыслима любовь. Без кротости немыслимо смирение. Кратчайший путь и простейший путь – это закон кротости, чего как раз у гордого человека нет. Тот кричит, настаивает на своем, тот учит, не спускает. А кроткий человек вся любит, вся терпит, вся может и всем прощает: и обидчиками, и клеветникам своим кланяется. И, как первый человек у Бога, получает силу помощи, чтобы сохранить чистоту и уже обезпечить себя, чтобы быть исповедником. «Блажени есте…» Без кротости невозможно удостоиться этой чести. Как венца, венца жизни и смысла жизни: «Блажени есте, егда поносят вам…» А попробует пусть гордый человек удостоиться такой силы и такой способности, такой чести: получить венец исповедника! Исповедника не только Господа Бога, но исповедника Закона Божия, Заповедей Блаженств? В этом весь секрет нашей жизни.

По книге «Старец иеросхимонах Сампсон. Жизнеописание, беседы и поучения», Москва, 2009 г.