«Вот урок, вот что есть человек!..»Арсений Замостьянов | 18 мая 2015 г. О вечность! прекрати твоих шум вечных споров Кто превосходней всех героев в свете был. В святилище твое от нас в сей день вступил Суворов. Г.Р.Державин В день памяти Суворова, через 215 лет после смерти полководца, снова и снова вспоминаются загадки, оставленные великим человеком. Вспоминаются победы. Но – и похороны полководца, которые описал архимандрит Евгений (Болховитинов): «Князь лежал в фельдмаршальском мундире, в Андреевской ленте. Около гроба стояли табуреты числом 18, на них разложены были кавалерии, бриллиантовый бант, пожалованный Екатериной II за взятие Измаила и перо за взятие Рымника, бриллиантовая шпага, фельдмаршальский жезл и прочее. Лицо покойного князя было спокойно и без морщин. Борода отросла на полдюйма и вся белая. В физиономия что-то благоговейное и спокойное… Улицы, все окна в домах, балконы и кровли преисполнены были народу. День был прекрасный. Народ отовсюду бежал за нами». 
Т. Г. Шевченко. Суворов в гробу. Фрагмент листа эскизов 1841-1842 гг. На огромном материке русской истории, где уживаются герои разных эпох, окружённые ореолами почитания, прошлое не проходит безвозвратно и бесследно. Мы связаны с прошлым и будущим корневой системой, и значение величайших людей России не ослабевает с веками. Гениальная самобытность всегда актуальна, всегда она противостоит штампу и рутине. Таков наш герой – Суворов. Когда – то презрительно, то восторженно – выражением русского национального характера объявляют экстремала, живущего то в апатии, то в эйфории – это ослабляет нас. Противники хотят видеть Россию слабой и озлобленной, вороватой и агрессивной, в вечной бездельной рефлексии, в пьяных слезах то от умиления, то от зависти. Хотят видеть разобщённость, холерическую агрессию, жестокость. Недруги, критики, да просто досужие ораторы и при жизни Суворова, и после его смерти нередко приписывали успехи непобедимого полководца одной лишь удаче. Александр Васильевич Суворов, будучи человеком проницательным до мнительности, знал об этом. Он знал, что не вписывается ни в одну систему, и современникам нет смысла даже пытаться анализировать «беззаконную комету» военной истории. Получить достойное признание в истории Суворову помогла русская культура – и народная, фольклорная, и авторская. Именно в этом контексте мы будем говорить о Суворове. 
1942 год, Ленинград. Клятва бойцов у могилы Суворова, в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры. Русский Марс, русский архистратиг Михаил, непобедимый герой-полководец, который и через двести с лишком лет после смерти остаётся наиболее действенным символом российской армии – таким остался в истории Александр Васильевич Суворов, прирождённый солдат и заслуженный генералиссимус. Принципы науки побеждать можно и нужно понимать шире армейского контекста. Это ключ к успеху, окрыляющая мечта, необходимая в каждом деле. Нас уже двести с лишком лет занимает Суворов-мыслитель, Суворов-лидер – личность, вполне реализовавшаяся в учениях, походах и боях. Не менее важна и легенда о Суворове – истинном народном герое, которого ещё долго будут переосмыслять, ломая копья. Он стремился к свободной самореализации, к максимальной, нутряной самостоятельности и самобытности. Хватать судьбу за холку – и идти вперёд, это и называется «повелевать счастьем». Это выражение вырвалось у Суворова в очень откровенном, эмоционально открытом письме к Потёмкину. В другой раз, размышляя о достоинствах полководца, Суворов повторит эту сокровенную мысль, с которой не расставался десятилетиями: «Приучай себя к деятельности неутомимой, повелевай счастьем: один миг иногда доставляет победу». Взаимосвязь, существующая между Суворовым и Россией, угадывалась и современниками полководца, и самыми внимательными исследователями суворовского гения. Д. А. Милютин писал: «Суворов по природе был, можно сказать, типом Русского человека: в нем выразились самыми яркими красками все отличительные свойства нашей национальности…». Своей судьбой Суворов словно повторял судьбу России, а во многом он попросту предзнаменовал будущность нашей культуры. Конечно, наш полководец – не единственный в этом роде из великих русских людей, разделивших судьбу своего народа. С большим основанием можно предположить, что национальный (а лучше сказать по-русски – всенародный!) герой и должен быть таким. Он, являясь сокровенным олицетворением народного характера, обречён на повторение достоинств и недостатков (последние – продолжение первых) своего народа.
По странному стечению обстоятельств, верное определение сущности суворовского таланта нашёл гениальный недоброжелатель нашего полководца – лорд Байрон, писавший о Суворове в поэме «Дон Жуан». Байрон судил о Суворове по скудным и тенденциозным источникам, заставляющим вспомнить известный анекдот о Суворове, французском историке и зеркалах. Для английского бунтаря-романтика Суворов – гениальный полководец, сатрап сумасшедших российских властителей и развратной властительницы, безжалостный и циничный «мясник» (это слово возникает в русском переводе поэмы). Но тот же Байрон произносит следующее: Суворов был необъяснимым чудом… Это слово – «чудо» – так много значащее для православной России и впрямь точнее других характеризует Суворова, не случайно оно возникло в русском переводе известной английской поэмы. А байка о зеркалах… Не буду затягивать с её пересказом. В этом анекдоте Суворов говорит о французском авторе Дюмасе: «У этого наемника историка два зеркала: одно увеличительное для своих, а уменьшительное – для нас. Но потомство разобьет вдребезги оба и выставит свое, в котором мы не будем казаться пигмеями». Это изречение Суворова известно по пересказу Е. Б. Фукса, служившего при Суворове, – не ко всем мемуарам Фукса можно относиться с доверием. Но сколько здесь самой высокой исторической правды – и относительно Суворова, и относительно России. Судьба полководца так тесно переплелась с судьбой его и нашей Родины, что можно лишь удивляться точности наблюдения: и сегодня наёмные «историки» (увы, не у каждого из них в кармане – иностранный паспорт) готовы выставить свои ущербные зеркала, в которых Россия представляется дикой страной варваров и пигмеев. Дело тут не в загадочном закулисном заговоре, о каких любят фантазировать желчные паникёры. Русофобия со времён укрепления отечественной государственности при Иване III Великом базируется на идеологии европоцентризма, приверженцы которой искренне не могут себе представить, что великая современная культура может возрасти на неевропейской почве. Извечные двойные стандарты проявились, например, в сравнительной оценке Суворова и Наполеона. Одно разбитое окно среди «священных камней Европы» для иных публицистов перевешивает руины Московского Кремля… Прижизненный биограф Суворова, Иоганн Фридрих фон Антинг, лично служивший под командованием полководца, оставил нам достоверную характеристику полководца, своеобразный «портрет с натуры», относящийся к последнему периоду жизни Суворову, когда полководец был уже человеком пожилым и прославленным: «Ирой наш, не взирая на то, что в продолжение службы своей сделал превеликое множество самых беспокойных переездов и переходов тяжких, до сорока двух тысяч и более вёрст, не взирая на свои военные изнурения и полученные в боях с неприятелями России раны, имеет ещё и поныне бодрый и моложавый вид не по летам своим. Телесные припадки чужды ему, а причина тому то, что он с самой юности своей приучил к всем неприятностям воздушным и трудам тяжким, наблюдает совершенное во всём воздержание, от чего природное сложение его сделалось весьма крепкое. Будучи во многом отличным от обыкновенных людей, не менее отличается он весьма и образом жизни своей, так как и препровождением и разделением времени своего. Обыкновенно встаёт он от сна весьма рано, летом и зимой, в поле и в селении, всегда прежде четырёх часов. Постель его – не пуховики изнеженных людей, шёлковые, с таковыми же занавесами, но с давнего времени уже есть самое простое произведение природы, на котором также и утруждённый земледелец почивает, — охапка добрая свежего сена, постланная довольно высоко и широко, покрытая холстинною чистою простынёю, да подушка, а плащ вместо одеяла. Он спит обыкновенно весь раздет донага и не имея на теле ни нитки. Летом и доколе погода и время года дозволяют, он живёт и спит под палаткою в саду. Одевание его поспевает в немногие минуты. Он весьма чистоплотен, обмывается и обливается водою холодною несколько раз в день. Всегда в мундире или куртке военных, но штатского никогда не надевает, как то халата, сюртука, рукавиц, плаща или шубы, какова бы погода ни была, кроме как в дороге, и то известное время, употребляет он из помянутых платьев которое-нибудь: то есть плащ или тулуп». И вот – последний марш. Возвращение из Европы, которое начиналось как триумф, а продолжилось как похоронная процессия. Суворов заболел – и тут же оказался в опале у переменчивого императора. 
“Торжественная встреча A.B. Суворова в Милане 18 апреля 1799 г.” А.И. Шарлемань В «Рассказах старого воина» (так называл свои воспоминания о Суворове полковник Яков Старков) есть интерпретация воспоминаний Багратиона о последней болезни Суворова: «Я застал Александра Васильевича в постели; он был очень слаб; впадал в обморок; тёрли ему виски спиртом и давали нюхать. Пришедши в память, он взглянул на меня; но в гениальных глазах его уже не блестел прежний огонь. Долго смотрел он, как будто стараясь узнать меня; потом сказал: «А! Это ты, Пётр, здравствуй!» — и замолчал. Минуту спустя он опять взглянул на меня…» . Последний год жизни Суворова был скрашен боевой дружбой с любимым учеником, который остался с ним и в дни неизлечимой болезни. Прожил он в Петербурге, в доме Хвостова, немногим более двух недель. Победы Суворова создали славу императору Павлу, мы и сегодня вспоминаем его недолгое царствование чаще всего именно в связи с Итальянским и Швейцарским походами. И всё-таки в дни болезни, в Петербурге, император не оказал чести герою, которого ещё недавно величал ангелом… Своими действиями в последние недели жизни Суворова Павел фактически дезавуировал данные полководцу привилегии. По Павловскому уставу дежурного генерала полагалось иметь только императору. Но ведь Павел обещал своему генералиссимусу императорские почести! А теперь гневался на него из-за пресловутого дежурного генерала, к функциям которого Суворов привык за екатерининские годы. Павел написал Суворову сдержанно резкое письмо, контрастировавшее с дружескими посланиями последних месяцев: «Господин генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования войсками моими за границею имели вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки всех моих установлений и высочайшего устава. То удивляяся оному, повелеваю вам уведомить меня, что побудило вас сие сделать. Павел». В доме Хвостова к Суворову явился «вестник богов» князь Долгорукий с посланием от императора: «Генералиссимусу князю Суворову не приказано являться к императору». Несколько дней спустя император мстительно прикажет отозвать от генералиссимуса всех положенных ему по чину адъютантов. Приказ прозвучал неумолимо: «Адъютанты генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского полковник Кушников и подполковник барон Розен определены по прежнему в полки, первый в гренадерский Розенберга, а последний в мушкетёрский графа Ланжерона, майорам же Румянцеву и Ставракову и капитану Кригеру состоять при армии». В те дни каждый новый жест монарха был ударом по слабеющему здоровью полководца. 
Суворов и Багратион. Фрагмент из к/ф «Суворов». На старых ранах – полученных при Козлуджи, Кинбурне, Очакове – открылись язвы. Ноги опухли. Суворов метался в лихорадке, повторяя в бреду заветные слова: «Генуя! Сражение! Вперёд!». Порой болезнь на шаг отступала – и Суворова поднимали с постели, усаживали в кресло, которое на колёсах бережно катали по комнате. Порой он даже возобновлял занятия турецким языком, тренируя память; и беседовал с близкими о политике. При этом память отказывала ему в разговоров о самом недалёком прошлом: об Итальянском и Швейцарском походах. Узнав о трагическом положении Суворова, переменчивый, страстный Павел решается на дружелюбный жест: он посылает к Суворову князя Багратиона с изъявлением царского участия. Ненадолго Суворов ожил, произнёс несколько осмысленных слов, но вскоре начал бредить. По нескольку раз в день Суворова посещал знаменитый доктор Гриф. Больному льстило, когда Гриф объявлял, что прислан императором. Воля к жизни не оставляла Суворова – и он не сразу согласился исповедаться и причаститься святых тайн, он ещё надеялся победить болезнь, как побеждал любого противника на поле боя… Державин писал: «Герой нынешнего, а может быть, и многих веков, князь Италийский с такою же твердостию духа, как во многих сражениях, встречал смерть, вчерась в 3 часа пополудни скончался. Говорят, что хорошо это с ним случилось. Подлинно, хорошо в такой славе вне и в таком неуважении внутрь окончить век! Это истинная картина древнего великого мужа. Вот урок, вот что есть человек». В Благовещенском храме Александро-Невской лавры Суворов нашёл успокоение. 
Могила Суворова в Александро-Невской лавре. |
