Воспоминания о пребывании композитора П. И. Чайковского в сельце Глебово

После опубликования дополнений в книгу об истории сельца Глебово нежданно-негаданно случилась еще одна удивительная находка. Благодаря ресурсу gpa.eastview.com была обнаружена замечательная заметка о композиторе П. И. Чайковском, опубликованная в газете “Петербургский листок” № 292 от 24 октября 1895 г.

После изучения данной публикации появился ряд вопросов по сокращениям слов. На какие-то удалось сразу найти ответы, а с какими-то возникли затруднения. Рассмотрим по порядку. Сначала то, что удалось установить:

– «К. С. Ш-о» – это Константин Степанович Шиловский, владелец имения Глебово.

– «две барышни Я–ы» – это Языковы, Юлия и Надежда. В статье часто повторяется имя одной из них – Юленька. Прежде не было известно, что она была дружна с Чайковским.

Остались вопросы, которые не удалось самостоятельно разрешить:

– Кто такой автор статьи «Эндия»?

– Поиск в интернете копии указанной статьи не привел к положительному результату. Трудно было поверить, что такой материал не известен специалистам, изучающим творчество знаменитого композитора. Ведь материал был опубликован в массовой газете “Петербургский листок”.

С этими вопросами обратился к специалистам в области истории музыки. И все удачно разрешилось. Один из сотрудников консерватории А. А. Наумов ответил, что «Псевдоним раскрыт И. Ф. Масановым в его “Словаре псевдонимов”». И действительно в указанном словаре оказалась расшифровка: «Эндея = Ник. Дм. Языков» (в газете, очевидно, случилась опечатка в одном букве). Он также предположил, что, возможно, это брат Юлии и Надежды Языковых. Другой авторитетный специалист из московского Музея музыки А.В. Комаров сообщил, что в общей библиографии композитора П. И. Чайковского ссылка на газетную публикацию 1895 г. имеется. Но лично он с ней был незнаком. Это говорит о том, что найденную статью нельзя считать находкой с абсолютной новизной. Но, коль скоро, даже не все специалисты с этим материалом знакомы, то что говорить об остальных. Теперь после появления данной публикации в интернете можно надеяться, что с интересным фактом пребывания знаменитого композитора на нашей земле будут знакомы больше людей.

Далее приводится текст газетной статьи «как есть» в оригинальной орфографии с адаптацией под современный алфавит.

Из жизни П. И. Чайковскаго.

В год своей свадьбы, Петр Ильич Чайковский провел часть лета в подмосковном имении своего приятеля К. С. Ш-о, Глебове, Звенигородскаго уезда, где и писал свою безсмертную оперу “Евгений Онегин”. Докончил-ли он ее там, или-же дописал впоследствии — мне неизвестно. Жил Петр Ильич в особом домике, роскошно отделанном и неподалеку от главнаго дома усадьбы. Домик этот, или скорее вилла, была выстроена по образцу одной “Maison de Campague” возле Парижа, кажется в Avenue des Champs Elis£es, откуда были привезены как планы построек, так и чертежи для разбивки сада и цветников. Внутри дома, кроме большой залы, в которой находился рояль, достойный таланта композитора, были когда-то две скульптурныя мастерския хозяина поместья, впоследствии обращенныя в домашний театр.

У Ш-о гостили еще несколько человек и в том числе две барышни Я–ы, которых всюду, среди знакомых и, конечно, заочно, привыкли звать просто по имени: Юленька и Наденька Я-ы. Юленька, которая уже лет семь-восемь как умерла, была очень веселаго и живаго характера и находилась в большой дружбе с Петром Ильичем.

Петр Ильич проводил почти что все дни за работой, или же уходил в лес, где просиживал по целым часам, присоединяясь к обществу только с обеденнаго времени и уже оставался с гостями и радушными хозяевами с. Глебова большую часть вечера.

Когда, бывало, спрашивали его:

— Петр Ильич, что вы делаете в лесу одни и по стольку времени?

— Сижу, мечтаю... отвечал он, — прислушиваюсь к малейшему звуку, к шелесту листьев, к журчанью ручья, к пенью птиц. Все это разнородное сочетание звуков возбуждает мою фантазию, наводит меня на мысли для моего будущаго произведения. Меня теперь интересует одна птичка, пение которой я хожу ежедневно слушать с особенной любовью. Как назвать эту птичку — я не знаю, но поет она до того своеобразно... у нея проявляются такие оригинальные звуки, что невольно сидишь по целым часам и наслаждаешься ея пением.

— Не соловей-ли это? кто-то спросил.

— Нет, пенье соловья безусловно красиво, но очень обыкновенно; кто-же не знает пение соловья? А это... это что-то из ряду вон выходящее, что-то оригинальное, ну, как вам сказать... диссонанс какой-то, но чарующий, пленяющий слух... старался объяснить с некоторым увлечением и даже экстазом Петр Ильич, не изменяя ни на минуту при этом своему всегда скромному, мягкому и деликатному голосу.

Все заинтересовались птичкой Петра Ильича и после обеда, comme but de promenade, отправились в лес ее слушать. Конечно то, что понравилось артистическому вкусу гения художника, показалось прочей публике некрасивым, режущим ухо, пискливым и т. д., и многие стали светскими шуточками посмеиваться над пением любимицы Петра Ильича; даже сама Юленька изменила своей дружбе, чтоб сказать маститому композитору, что он до того избаловал и пресытил себе вкус своими собственными чудными мелодиями, что теперь только и в состоянии наслаждаться какофонией какой-то непризнанной птицы.

Июнь был уже на исходе, так что вскоре наступил и Петров день. 29-го Июня Петр Ильич был именинник. Желая отпраздновать своего дорогаго гостя, как говорится, на славу, хозяин дома с Юленькой во главе, затеяли устроить ему блестящую овацию, для чего за несколько суток до торжественнаго дня в разных углах усадьбы и под строжайшей тайной делались приготовления: готовили шит с вензелем П. И., сплетали гирлянды, выписывали из Москвы фонарики и другия принадлежности иллюминации. Предположено было убрать и осветить сад и дом, в котором жил Петр Ильич. 29-го июня он по обыкновению пришел к завтраку и застал все общество в сборе и в ожидании его. После обычных приветствий и поздравлений, все стали просить дорогаго именинника сделать исключение для дня своего ангела, т. е. оставив работу и прогулку в лес, провести день со всеми. Не долго его упрашивали; после нескольких фраз, обращенных к обществу, в которых он выразил, насколько он тронут таким вниманием, добрый Петр Ильич согласился, приняв предложение с благодарностью. Этим воспользовались хозяин дома, Юленька и некоторые другие и, подхватив с собой несколько человек рабочих и слуг, направились в дом, где жил композитор, чтоб заняться убранством сада и дома для вечерняго торжества. Работа кипела. Дом и сад становились неузнаваемы: всюду были протянуты живописно сплетенныя, точно лианы, гирлянды из дубовых листьев, под которыми, на равном друг от друга разстоянии, висели разноцветные фонари. В разных местах сада, среди зелени виднелись статуи, а дорожки и клумбы были окаймлены рядами шкаликов. При входе в дом, как раз над дверью, красовался овальный щит с вензелем Петра Ильича, тоже убранный шкаликами и разноцветными фонарями. Словом, общий вид даже при дневном свете был роскошный, а вечером, когда все осветили и зажгли в разных местах бенгальские огни, то вид был положительно фантастический, в особенности в той части сада, где в тени зелени, при относительном полумраке, бил фонтан. В большой зале виллы, где находился рояль, устроен был роскошный буфет со всевозможными фруктами конфектами, шампанским и прохладительными напитками.

Петр Ильич прелестно играл на рояле, но в обществе играл мало; просить-же его о том никогда не решались, зная раз уже высказанный им взгляд: что нет ничего неделикатнее, как заставлять артиста петь или играть. «Истинный артист, говорил он, дорожа своим талантом, может только тогда доставить удовольствие слушателям, когда он сам, чувствуя себя в расположении, подойдет к инструменту, потому что иначе это ставит его в неловкое положение: или отказаться или профанировать свое искусство, играя без вдохновения, то – есть другими словами, с плеча».

Вечером, под предлогом прогулки, все общество направилось к обители П. И., который, ничего не подозревая о приготовленной ему овации, шел впереди, имея: Юленьку с одной стороны и хозяйку дома с другой. Когда стали приближаться к месту назначения и Петр Ильич увидал феерическую картину своего дома и сада, когда подойдя еще ближе он разсмотрел свой вензель над самым входом, а затем, войдя в дом, увидел зал залитый огнями, украшенный зеленью и цветами с роскошным буфетом, он остановился пораженный и тронутый до слез; затем стал раскланиваться во все стороны, благодарил, конфузился, словом выражал, насколько мог при своем волнении, признательность за любезность и внимание.

Вдруг и неожиданно для всех, раздался голос Юленьки:

— Мало, Петр Ильич, мало!

Петр Ильич не понял, что эти слова означают. Потом, желая обратить возглас Юленьки в шутку, он ущипнул пальцами полы своего летняго пиджака и, приподняв их немножко, как дамы перед поклоном, сделал комически — глубокий реверанс. Все разсмеялись; но среди общаго хохота все-таки раздался неумолимый голос Юленьки:

— Мало, Петр Ильич, мало... при чем она умильно взглянула на рояль, не смея высказать своего желания.

Тогда только Петр Ильич понял, чего от него хотят и чем он может отблагодарить публику. Он подошел к фортепиано, поднял крышку, сел и взял несколько аккордов, во время которых опять-таки послышался голос Юленьки:

— Вот теперь довольно, мы вас слушаем.

Петр Ильич сыграл два-три отрывка из балета “Лебединое озеро”, играл он прелестно, но было видно, что делает это из любезности. Звуки, исходящие из-под его пальцев, обличали его творческий талант, слушались с удовольствием, но не залетали в душу. Когда он кончил третью пьесу, он встал, отер лоб платком и собирался уже прикрыть клавиши, как вдруг, возле самаго рояля, в настеж открытом окне и с близ ростущаго дерева раздалось пенье любимой птички дорогаго композитора.

— Вот видите, видите, Петр Ильич, подхватила Юленька, не только мы вас празднуем сегодня, но даже ваша любимая птичка и то прилетела вас поздравить.

Такой неожиданной случайностью Петр Ильич был и поражен и обрадован; он не верил своим ушам и словно переродился. Его поэтическая душа заговорила; заговорило и его доброе, мягкое сердце. Он молча опустился на стул и, как-бы обращаясь с ответом к своей лесной подруге, взял несколько аккордов, но таких нежных, с таким чувством, с таким увлечением, что все стоявшие, вокруг рояля, как один человек, притаили дыхание в ожидании чего-то прелестнаго, чарующаго, необыкновеннаго.

И действительно, он сыграл, только что им написанную, арию Ленскаго перед дуэлью. Сыграл он ее с таким выражением, с такой отделкой малейших деталей, так пела и говорила каждая нотка в его исполнении, что многие из тех, кто присутствовал на этом торжественно-семейном вечере, говорили мне, что сколько они ни слушали оперу “Евгений Онегин” и при самой блестящей обстановке и с лучшими артистами, ни разу на них такого впечатления не производила ария Ленскаго, как в исполнении самого композитора.

День или два после 29-го Июня Петр Ильич покинул гостеприимное с. Глебово. Он уехал в Москву, где 8-го Июля того-же (1877) года была его свадьба.

Эндия.

Публикация подготовлена краеведом

Сергеем Павловичем Носиковым,

март 2025